После службы отец Алексий вышел из алтаря, высокий, с обозначившимся животиком, суровый, как всегда. Он бывал строг с церковными, вообще старался держаться на расстоянии, дорожа высотой священного сана. Дав указания уборщице, настоятель направился в сторожку и позвонил домой, как делал всегда. Весёлый голос матушки сообщил: «Принеси хлеба, ещё чего-нибудь. У нас гости, Лиза приехала». Вздохнув, отец Алексий направился по магазинам, не скупясь. Лиза была школьной подругой матушки, с ней они часто перезванивались и переписывались. Она проживала в соседней области, до сих пор отец Алексий видел только фотографию юношеских времён. Чёрно-белый глянец являл полную девушку с обыкновенным лицом. Давно уж шли переговоры о её приезде в гости и вот наконец. «Пусть жена развлечётся, гостям мы всегда рады в нашей глубинке. Тем более Петровки прошли, лето, нужно восстановиться после поста», - думал по дороге отец.
Войдя в дом, он медленно переоблачился из подрясника, ощущая лёгкость и радостный подъём, бывающий всегда после спокойной службы. Дети в комнате играли с пятилетней дочкой Лизы, беззаботный шум перекатывался всюду. В одной руке мешок с продуктами, отец Алексий шагнул в кухню. На их почётном месте сидела высокая женщина с русыми мелированными волосами. Она посмотрела на вошедшего.
Он успел сказать: «Здравствуйте» и надеть улыбку. Что прозвучало в ответ, прошло мимо слуха. Как будто он вошёл в вязкую атмосферу иного мира, с другим течением времени. Оно замедлилось. Только на два мгновения он задержался на заинтересованных глазах гостьи. Потом отвернулся, взгляд всё равно остался с ним, проникая помимо зрения. Он потерял ориентацию, забыл зачем пришёл сюда. Постоял с сумкой в руке, подошёл к окну, ещё раз посмотрев на женщину. Он не оценивал сейчас её внешность и одеяние, манеру держаться. Он был уже перевёрнут и не нуждался в подтверждениях.
«Надо бы сесть, чего стоять?», - подумалось. Сел, сумка упала на пол. Смеясь, матушка подняла, разобрала покупки и уже весело щебетала с подругой. У него пересохло во рту, сердце ушло куда-то вниз. Налил воды, выпил. Что-то ответил невпопад, сослался на усталость, коей не было до сих пор и в помине. Вышел в другую комнату и взялся за лоб.
Он никогда не ставил высоко внешнюю красоту и не она сейчас поразила. Хотя упрекнуть не в чем. Былая полнота исчезла без следа. Осталась только некая широта в костях, основательность, крепость, то, что всегда ценили в русских деревнях, основу для работы и будущего потомства. Ростом она была как он. Лицо чистое, не испорченное косметикой. Только особые глаза и взгляд. Виделось в нём доброе и простое, утешающее и согревающее. Взор искрился мягко, глубоким светом. Улыбка озаряла всё вокруг.
Много можно было бы описывать, но к чему? Сравнения, эпитеты, - лишни. Гостья вошла в него как хозяйка, разрушив все защиты. Это было непередаваемое влияние, что-то подсознательное, забытое, а теперь растущее. Как будто всегда ему не хватало в жизни именно такого взгляда, как он жил без него? С того момента он всегда чувствовал, где находится Лиза. Её голос, чуть низкий, слышался яснее других и шума детей. Да он и забыл про детей. Дом превратился в колючее жильё, где без неё было скучно, а с ней – сладко и страшно. Старался он ничего не показывать, самого ужасала развёрнутая неразбериха в душе. Никто и не видел. Матушка с подругой веселились и отдыхали. Устраивали шашлыки, встречи со знакомыми. Он отвозил их с детьми на пляж, сам отъезжал подальше от народа, в кусты, по привычке уединённого купания. Но воспоминания…
Она была замужем и беременна вторым уже четвёртый месяц. Радость будущего материнства наполняла её невыражаемым смыслом. Он всегда с нежностью относился к беременным, ловил себя на тайном желании коснуться их живота, просто от доброжелательности к растущей жизни. Едва заметный живот сбивал его с толку, делал все чувства ещё более нелепыми. «Что со мной? Она замужем, у неё всё благополучно, что мне нужно? Нелепо, глупо. Зло, наконец. У меня трое, любящая жена, у неё муж и двое: что я делаю? Уже четвёртый десяток к концу подходит. Неужели сердце ещё живое? И служение, как служить? Невозможно».
Она была развита и умна, много читала. Он легко находил с ней общие темы, соглашался и говорил. Она умела тактично слушать. Однажды матушка ушла по делам, оставив их на кухне. Он вдруг заметил, что говорит без умолку, рассказывает всякие нелепости. Только лишь бы не потерять её внимание. Не мог остановиться, раскраснелся и повысил голос. Она слушала, глядя тёмными глубокими звёздами. Если бы этот вечер не кончался… Наутро решительно не мог вспомнить, о чём говорил. Гессе и Мураками.
Он не касался её. Лишь однажды, когда она выходила из машины, он подал ей руку. Это было как электрический ток, он запомнил навсегда мягкое движение по ладони. Если он сделает это ещё раз – конец. И больше не подавал, получив удивлённый упрекающий взгляд. Нет, он не может!
Он с трудом решился на комплимент. Её руки, сильные и ухоженные, ловко управляющиеся с домашними делами, напросились на него. Заслужил необыкновенную улыбку. По дому она ходила в футболке и спортивных штанах, босая. Ему хватало мимолётного зрения её волос, рук и ног, чтобы без сна оставаться до полночи. За стенкой жила она. Он не был мальчик и знал, чего хочет. Женщины опаснее мужчин. Мужчина ударит рукой или ногой и ты можешь ответить. Женщина бьёт взглядом, плечами, ступнями, волосами. Всегда попадает прямо в сердце и оно - беззащитно.
А с матушкой всё оставалось по-прежнему, он любил её, бывала у них и близость. Как это сочеталось, он не задумывался, не оставалось сил. Пытался бороться, поехал на пасеку с мужиками, таскал тяжеленные ульи, выпил там с другом, но самогон не брал его, и откровенно поделиться не возникло желания. Дружок рассказывал пошлые анекдоты, захмелев, и ему стало тоскливо. Прямо выпивший сел в машину и домой. Потом в церкви он нашёл в старой книге молитву «На брань блуда» и прочитал на коленях. Отложил и забыл, слова неподходящие там.
Служил он теперь невнимательно. Сухо читал слова. Молитва ускользала. Перестал говорить проповеди. Храм за годы стал знаком до мелочей, он двигался автоматически, почти не глядя. Шаг, поворот, отдать кадило. Внутри одновременно совершалась совсем другое действие, включающее в себя созерцание, диалог и углублённое размышление. По природе интроверту, ему подобное переключение далось легко. Новая песня в душе звучала радостно и доброжелательно, без всякого зла. Ошибался в порядке службы и на робкие замечания псаломщицы неожиданно широко улыбнулся, обнял старушку, вызывав крайнее изумление. Она однажды ненадолго зашла в церковь, осмотрелась, поставила свечи. Почему-то это больше разъединяло, чем соединяло их.
…- Лиза уезжает сегодня, отвези нас на вокзал. Я тоже поеду с ней, погощу недельку. Ты не против? – с улыбкой приставала жена.
- Да, пожалуйста. А что, уже прошёл отпуск? Уже?
Поезд уходил ночью. В машине он стал груб, дерзко шутил. Он не знал, что делать, как повернуть всё вспять. Да не глупое ли желание? Перевернуть мир хотел юноша с седеющей бородой. Мыслимое вечным оказалось временным и пугающий край приближался навстречу. Он никогда не сможет стать прежним теперь. В зале ожидания матушка увела девочку в туалет. Они сидели против друг друга. Отчаянно он посмотрел прямо в глаза, она не отвела взгляд. Он ясно увидел, что она всё понимает и знала всегда. Ему казалось, что его лицо выражает только отчаяние и она утешала, ласкала своими тёмными озёрами, прощаясь. Время замедлилось…
- Батюшка, пойдём, поезд объявили, - толкнула в плечо супруга. Подхватив сумки, поспешили к перрону. Жену обнял, а ей сказал неуместное слово «Пока» и ушёл. В машине врубил погромче музыку и барабанил пальцами по рулю, отвлекаясь. Внутри застыло.
Дома он выполнил желание, владеющее им на обратной дороге. Зайдя в её комнату, сел на постель и поднёс к лицу бельё. Да, он здесь, слабый запах далёкой её. Всё, что осталось. Опустившись на колени, он вдруг заплакал сильно, неумело, в голос крича.
- Она больше не приедет! Я её больше не увижу! Я не увижу её никогда! Она уехала - навсегда! Он стонал и рыдал, как бывало только в детстве от жгучей обиды. Непривычные слёзы обессилили вконец. Он так и заснул на кровати, в одежде, лицом в простыни.
Солнце всходило. Он встал, засунул бельё в стиральную машинку и застелил постель. За окном мычали коровы, бредущие на луга. Одевшись в подрясник, пошёл по спящему селу привычной дорогой, по которой обыкновенно считал шаги и знал каждый камешек. Тысячи раз он проходил поворот, подъём, ворота. Отперев храм, перекрестившись, он приложился к иконам и медленно направился в алтарь. Настоятель служил здесь годами больным, здоровым, грешным, радостным, грустным, усталым, выпившим, кающимся, сонным, сомневающимся. Всякое видел старый алтарь. Без поклонов он сел на табурет у северной алтарной двери, прямо к престолу. Сгорбившись, отец Алексий молчал. Было очень тихо. На престол в цветном парчовом облачении падал свет из окна на Горнем месте.
- Я вернулся. – сказал слабо. Прямо к престолу.
- Я вернулся! – повторил громче.
Отцу Алексию хотелось, чтобы его услышали и поверили.
- Всё это кончилось. Теперь я – вернулся.
В жёлтом косом луче роились пылинки.
Солнце всходило.
